Прощание с Чатвеллом
Это была ее последняя ночь в Чатвелле, в доме, где прошла их жизнь и выросли дети. Сидя в круге жаркого света, седая женщина смотрела на огонь. Гулким метрономом шли напольные часы. За темными окнами простирался в низине зимний Кентский лес (уилд), весь в инее. Она не видела его, но знала: он там, знала, как из окон выглядит каждое дерево.
Тело Уинстона Черчилля Британия проводила с такими королевскими почестями, что Клементина прошептала дочери после церемонии: «Это были не похороны. Это был триумф».
Черчилль оставил завещание, в котором просил Британию похоронить себя не как политика, а как солдата. Он просил военный оркестр. Британия провожала его девятью военными оркестрами! Подобного прощания с героем страна не видела со времен прощания с адмиралом Нельсоном. Только такое отличие: за проводами Черчилля следило 900 телекамер со всей планеты. От сырого январского холода, заползающего в рукава и за воротники, не было защиты. Все освещал зимний солнечный свет, разбавленный, как на акварелях, серой водой зимнего неба. Сотни и сотни тысяч британцев стояли на холоде январского дня в растянувшейся на мили очереди в Вестминстер-холл, чтобы проститься с тем, кто избавил их от фашизма. Даже Биг Бен не звонил в этот день с девяти сорока пяти целый день, до полуночи, в знак глубокого траура.
Клементина по-королевски сдержанно положила небольшой букет на крышку гроба, который в собор Святого Павла привезли по Темзе на палубе военного корабля. Сказала: «Теперь уже скоро».
Довольно религиозная в душе, она не сомневалась в этой встрече.
После победы, когда Уинстон выиграл войну, но потерял зарплату Премьер-министра, для Черчиллей опять, (в который раз!) настали трудные времена, и они выставили свое скромное поместье Чатвелл на продажу. На помощь пришел старый друг, лорд Камро. Он выкупил у них это довольно скромное поместье и передал его в дар Национальному Тресту (организации, занимающейся поддержанием исторических памятников) с условием, что супруги Черчилль могут жить в нем до конца своих дней. Но Клементина решила оставить старый дом и купить в Лондоне новую квартиру: трудно жить, когда столько прошлой жизни, столько памяти впиталось в стены.
В том январе 1965 года Клементина осталась одна.
В камине выстрелили дрова.
Вместо потолка в этой главной гостиной дома уходили вверх темные своды из дуба. «Как в Парламенте», — однажды пошутил кто-то. Она подозревала, что именно за это Уинстон и купил Чатвелл. С одной из балок свисал штандарт самого почетного британского рыцарского ордена — Ордена Подвязки.
Уинстон купил этот «худший в Британии дом, но с лучшим в Британии видом» без ее ведома, сделал сюрприз. Один из его родных неожиданно умер и оставил Уинстону нежданное наследство, вот и стало возможным приобрести постоянную крышу над головой. Клементина долго не могла простить ему, что он не посоветовался с ней.
Но со временем привыкла к Чатвеллу и полюбила его как раз тогда, когда оставить его стало означать еще одну очень важную Потерю. Но она считала, что так надо.
***
Ее жизнь вступала в новую эпоху. Заключительную. Но, обожавшая музыку, она знала, как важен в любой симфонии ее финал. Именно он остается и звучит в памяти, когда все остальное уже забыто.
Обычно она не страдала бессонницей, но эта ночь была ночью воспоминаний.
Сколько же крыш над головой ей пришлось сменить за жизнь!
Потомок аристократов, святых и блудниц
Первой ее настоящей памятью был таинственный шотландский замок Кортачи и бабушка — леди Бланш, Генриэтта Бланш Стэнли, дочь 13-го виконта Диллонского. Бабушка почему-то не любила Клементину (именно все от этой бабушки унаследовала внучка, перескочив поколение!), и сама была похожа на свою неприступную крепость. Она сочетала высокомерие эрудированной аристократки самых голубых кровей с возмутительно либеральными взглядами меняющегося века. Она делила год между своей шотландской крепостью, лондонской квартирой и виллой в Тоскане. Ее друзьями были Теккерей, Дизраэли, Гладстон, Раскин, Томас Карлайл —виднейшие британские интеллектуалы того времени. Да и любого времени. Женское образование стало предметом страсти леди Бланш. Она была среди основателей прославленного первого женского университетского колледжа в Кембридже — Гертона. Муж леди Бланш, дедушка Клементины, благороднейшего шотландского рода, ничем особенным себя не проявил, кроме очень англизированного образования в Итоне и Оксфорде и страсти к разведению в Америке абердинских ангусов (там он и умер).
Однако род его, Олдживи, получил баронство в 12 веке от самого короля Уильяма Льва, а в 1568 году присягал на верность Марии Стюарт! В 17-м веке Джон Олдживи, пострадавший за кальвинистскую веру, стал вторым шотландским святым, после святой Маргарет (11 век!).
В общем, будущая жена Черчилля, Клементина, была потомком аристократов, святых и блудниц.
Мать Клементины, тоже леди Бланш (не путать!) унаследовала красоту и силу характера матери, но больше ничего. Она долго по тем временам, лет до 24, не выходила замуж. А потом была выдана за пожилого вдовца, полковника Генри Хозьера, славного потомка пивоваров 17-го века, купивших дворянство и университетское образование детей. Генри Хозьер служил «контрактником»- «солдатом удачи» в прусской армии и даже получил из рук Вильгельма I Железный Крест.
Потом Генри Хозьер вышел в отставку полковником и остался в британской истории благодаря трем вещам: он первым предложил идею постоянной военной разведки с целью обеспечения государственной безопасности — прообраза спецслужб; разработал идею страхового рынка и компании Лондонского Ллойда. И явился отцом Клементины Черчилль.
Впрочем, последнее почему-то не вызывало сомнений только у него самого.
Все остальные, включая, вполне возможно, и мать Клементины, считали ее отцом блестящего языковеда и интеллектуала Берти Митфорда, мужа старшей сестры леди Бланш, тоже Клементины. Прекрасные греческие профили маленькой племянницы и дяди носили слишком явное сходство. Пожилой полковник устраивал сцены Случалось, выбрасывал жену и ее многочисленных любовников на улицу в одном белье и грозил отнять у жены детей (он считал их своими) — старшую дочь, веселую красавицу Китти, и среднюю — Клементину (младших — близнецов Нелли и Билла — он своими детьми не считал.
Билл много лет спустя Билл проиграется в карты и покончит с собой в одном их парижских отелей, поселив в Клементине вечное отвращение к азартных играм.
Самое первое чувство, которое запомнила Клементина, это был страх. Она панически боялась отца. Он всегда кричал и относился к семье как к мятежному полку, заслуживающему наказания…Закон был на его стороне. Чтобы не отдавать мужу детей, мать бежала с ними через Ла Манш, во Францию.
***
Мелодично прозвонили напольные часы…
Такие же стояли в холле их меблированных комнат в Дьепе. Денег не было совсем. Единственным средством к существованию было то, что присылала бабушка Бланш и что можно было раздобыть после закрытия рыбного рынка: нераспроданное иногда отдавали за так. Королевой рыбного рынка была мадам Вилэн — дородная торговка с очень красивым лицом и самой совершенной формой губ, которую видела в своей жизни Клементина. Ее взял в любовницы известный английский художник Уолтер Сикерт (который впоследствии напишет знаменитое «Убийство в Кемден Тауне»).
Дьеп был странным и эфемерным городом у белесого моря, в котором собралось разношестное англоязычное общество: обедневшие английские отставники искали там экономичного прожития на свои пенсии, а либертены и богема искали спасения и свободы от условностей душного викторианства. И находили. Оскар Уайльд часто посещал этот город.
Беглянки Хозьер сначала жили на ферме с виноградником, а потом, когда детям нужно было идти в школу, переехали в маленький грязный дом на одной из узких дьепских улиц. Клементина пошла в монастырь кармелиток неподалеку, где выучилась латыни, французскому и стала католичкой: убежденной, но без фанатизма.
Мать обладала неистребимым оптимизмом и умением превратить любую лачугу в элегантный салон. И умела так носить много раз стиранное платье и по случаю купленную дешевую шляпу, что ее считали самой элегантной и модной дамой Дьепа! Вот только обязательные белые перчатки всегда у них были большой проблемой. Их для поддержания статуса аристократок матери, Китти и Клемми на каждый день требовалось много: новых, свежих, и точно по руке. В таких перчатках Клементина всегда будет чувствовать себя уверенной и защищенной. Уже матерью большого семейства, она иногда будет спускаться в белых перчатках к завтраку, и это будет значить одно: Клементина в гневе.
В Дьепе именно мадам Вилэн возненавидела их за то, что Уолтер Сикерт очаровался неподражаемой леди Бланш Хозьер и, не скрываясь, жил с ними обеими — утонченной до кончиков ногтей прозрачнокожей шотландской аристократкой и румяной дьепской торговкой с очень красивыми губами и неистребимым запахом рыбы…
Забегая вперед скажем, что когда Клементина будет выходить замуж за Уинстона Черчилля, мадам Вилэн не забудет ее, и пришлет ей на свадьбу из Дьепа королевский подарок: драгоценного гигантского палтуса с огромным лимоном в пасти. Не забывай, мол. О, Клементина ничего не забудет!
И того силуэта, что тяжело и угрожающе нарисуется на темном окне их гостиной: отец нападет на их след и приедет в Дьеп. И будет неожиданно мил и ласков с ними. Мать совершенно растеряется и разрешит ей посетить отца в гостинице в сопровождении служанки. Служанке прикажут оставаться за порогом. А она войдет… Едва переступив порог, она почувствует неладное. И вот тогда впервые проявится у Клементины то уникальное чутье на намерения людей, которое с этого момента редко будет ее подводить. Как только отец приблизится к ней, она бросится бежать. Уже потом станет ясно, зачем Генри Хозьер приезжал в Дьеп. Узнали и о его договоренности с капитаном парома: Генри покупал билет на себя и двоих детей. Он приезжал их похитить. Или хотя бы одну Клементину. Неизвестно, зачем ему это было нужно. Возможно, чтобы досадить и отомстить жене. Разъяренный, он будет околачиваться около их дома какое-то время. Потом уедет. Он скоропостижно умрет в Панаме в 1907 году, куда поедет по делам Ллойда.
Чаще мать проигрывала в казино, и тогда Клементине приходилось идти на рынок и собирать и торговцев нераспроданное за день, чтобы не умереть с голоду. Но когда карта шла, мать заказывала у лучших портних платья и шляпы, и их меблированные комнаты преображались в самый изысканный богемно-аристократический салон Дьепа. Шампанское, устрицы, черепаховый суп из лучшего ресторана, свежие цветы, изысканная беседа…
Первая смерть
А потом случится страшное. За несколько недель до своего семнадцатилетия заболеет и умрет от тифа жизнерадостная красавица Китти — старшая сестра, часто заменявшая детям мать. Самый близкий для Клементины человек. Клемми с младшими отправят к суровой бабушке, в ее шотландский замок. Туда же привезут гроб с телом Китти для похорон… И этот первый личный апокалипсис на всю жизнь оставит Клемми обжигающее чувство осиротения, незащищенности, тоски и жесточайшие ночные кошмары.
За старшую осталась Клементина.
Медаль
Вскоре после этого они навсегда покинут Францию. Мать вспомнит, наконец, о необходимости дать им образование и они переедут в уютнейший хартфордширский городок Беркхемстед, где их приютила одна из родственниц, и Клементина, наконец, пошла здесь в обычную местную школу.
Школа захватила ее совершенно. Это был иной мир уверенных в себе, преисполненных самоуважения образованных женщин, говоривших ей странные вещи: что образование может дать женщине независимость и свободу, и что замужество для этого совершенно необязательно. Мать относилась к таким идеям с огромным скепсисом и категорически отказалась оплачивать ее уроки математики. Зато в знании французского Клементина преуспела так, что вручать ей золотую медаль, по приглашению школы, приехала делегация французского посольства!
Дебютантка…
Потом они переедут в Лондон: Клементину следовало начать вывозить в свет, да и мать скучала по богемным лондонским знакомствам. Потянется череда дешевых съемных квартир. Хаотичное воспитание, в котором сочетались нищета и аристократизм, и привычка выживать привели к тому, что к своим 18 годам Клемми умела великолепно готовить и хорошо знала сложнейшую французскую кухню, шить платья и мастерить шляпы, зарабатывать уроками французского и немецкого. Помимо уроков, которые она давала по всему Лондону, Клемми пошла помощницей в модное ателье одной своей дальней родственницы.
Перед тем, как вывозить Клемми в лондонский свет, мать повезла ее в Париж для придания окончательного лоска. О том, откуда для этого взялись деньги, как и вообще любые разговоры о деньгах, были табу в их среде. Они пересмотрели репертуар Comédie Française, обошли все модные галереи Парижа, обедали в лучших ресторанах, где мать заказывала такие изысканные блюда с таким великолепным французским выговором, что была довольно убедительна в своей роли особы королевской крови. Дочери она сказала, что усвоить подобный стиль гораздо более необходимо для женщины, чем математика и любые науки. Единственное, что удалось Клемми выпросить у матери, это несколько лекций в Сорбонне.
В Лондоне недостатка в великосветских родственниках, дающих балы и обеды, у леди Бланш не было.
Красавица Клементина имела огромный успех. Ее называли реинкарнацией Елены Троянской и ожившей кариатидой: не было в Лондоне другого, столь совершенного, изысканно древнегреческого профиля! Но в ней не было незыблемости классической статуи, на которую она, высокая и стройная, походила статью: живая, заразительно хохотавшая, она обожала теннис.
Предложения руки и сердца поступали к ней, бесприданнице, с такой регулярностью, что младшая сестра Нелли предложила завести для них канцелярские папки.
Леди Бланш чувствовала, что стареет. Она стала вдруг неимоверно отдалившейся и строгой по отношению к дочери. Однажды, когда Клемми вернулась с бала чуть позже полуночи, едва открыв дверь, разъяренная мать больно ударила ее в ухо. Клементина в ужасе и слезах убежала, и ночевала у бывшей няни.
… В комнату вошел огромный рыжий кот Джинджер, любимец Черчилля в его последние дни, и улегся у ног Клементины. Она подняла осиротевшего кота на колени, и они стали вместе смотреть на огонь…
Где-то неподалеку в морозной ночи ухал филин.
Все началось, когда…
…Все началось, когда леди Сент Хелиер однажды, в марте 1908 года, в последний момент пригласила ее к себе на званый обед в свой неуютный, величественный особняк на Портланд стрит: кто-то из приглашенных отказался, и за стол должно было сесть 13 человек: плохая примета.
В тот день она вернулась после уроков, очень усталой, на переполненном омнибусе, и тащиться еще куда-то в этот серый мартовский вечер ей никуда не хотелось, да и чистых белых перчаток тоже не было.
Мать сказала, что одолжит ей свои и приказала Клементине (возражения отменялись!) немедленно принять ванну, причесаться и быть готовой к званому обеду. Ей опять напомнили, что без выездов в свет приличное замужество невозможно. Что время уходит, что она уже расторгла две публично объявленные помолвки с богатыми аристократами Сиднеем Пилом и Лайонелом Эрлом, и что она больше не может себе позволить отклонять такого рода приглашения, как от леди Сент-Хелиер, где соберутся сливки лондонского общества, и так далее, и тому подобное…
Клемми вздохнула: пути к отступлению не было. Она знала: мать права. Их бедность и так не позволяла часто появляться в свете: наряды эдвардианских аристократок, эти шедевры в ткани, требовали для создания и ухода за ними целого легиона кутюрье, корсетных дел мастеров, кружевниц, золотошвеек, шляпников, вышивальщиц, горничных и стоили очень больших денег. Появляться в одном и том же хотя бы несколько раз— табу.
Клементине требовалось изрядное мастерство и изобретательность для их удачной самостоятельной имитации.
Она чувствовала себя бесконечным аутсайдером в этом кругу людей, которые понятия не имели о том, как выдавить зубную пасту на собственную зубную щетку: это делали за них слуги. Социальное неравенство, в отличие от золотой молодежи, она каждый день испытывала на себе в переполненном омнибусе, который, как известно, по-латыни означает «для всех».
Отчасти для того, чтобы избавиться от выездов в свет и стать, наконец независимой от матери, она дала согласие на брак обожавшему ее 33-летнему адвокату и банкиру Сиднею Пилу, герою англо-бурской войны, сыну виконта и обладателю внушительного состояния.
Однако, вскоре Клемми, с извинениями, и к большому неудовольствию леди Бланш, расторгла помолвку.
Потом была совершена и расторгнута еще одна странная молниеносная помолвка с эстетом Лайонелом Эрли, вдвое ее старше. В этом леди Бланш, несмотря на возможный скандал, полностью поддержала дочь. И Клементина вдруг осознала, что мать не просто хочет сбыть ее с рук, что она действительно хочет ее счастья. То есть, и того, и другого.
Отец внушил ей такой страх к слову «муж», что из всех возможных женихов, она выбирала тех, кого менее всего боялась. Однако, прекрасно понимала, что одного этого критерия для счастья маловато. В общем, все было сложно и трудно.
Судьба вылезает из ванны
Итак, пока Клементина собиралась на обед к леди Сент Хелиер, в это самое время в другом лондонском доме, точнее, в холостяцкой квартире в дорогом районе Мэйфеар, по адресу улица Брутон стрит 12, личный секретарь Эдди Марш уже настойчивее постучал в дверь ванной комнаты и напоминая Уинстону Черчиллю, что если он продолжит нежиться в воде еще десять-пятнадцать минут, об обеде у леди Сент Хелиер можно будет забыть, и, таким образом, ей, лучшему другу его матери, будет нанесена незаживающая рана: это, наверняка, расстроит план расположения гостей за столом, которому леди Сент Хелиер, как всем известно, всегда придает особенное значение. Чертыхаясь, некрасивый, полнеющий, рыжеватый, рано начавший лысеть, молодой человек начал выбираться из ванны…
Это выбирается из ванны судьба Клементины Хозьер.
Отец Уинстона, когда-то блестящий политик и эрудит, получивший образование в Оксфорде, рано умер, предположительно, от сифилиса (по другим данным, от рака мозга) оставив вдовой мать Уинстона, красавицу Дженни Джером, которую описывали как «скорее пантеру, чем женщину». Поговаривали, что своим магнетизмом она обязана была доли индейской крови. Дочь американского бизнесмена, она пользовалась среди английских аристократов ошеломительным успехом, и одним из ее многочисленных любовников был сам принц Уэльский, будущий король Берти, Эдуард VII.
Отец мучительно умирал много лет, оглашая дом криками боли, и был подвержен припадкам ярости. Боготворящего его сына Рэндольф называл безнадежным глупцом, так как тот из рук вон плохо учился в школе Харроу, был неоднократно сечен розгами и увлекался, в основном, фехтованием и верховой ездой. Он дважды проваливал экзамены даже в военную академию Сандхерст, и ни о Кембридже, ни об Оксфорде, который с отличием окончил отец, конечно, не было и речи! Мать редко вспоминала о сыновьях, не отвечала на их жалобные просьбы навестить их в привилегированных интернатах, и только один человек во вселенной — старая няня Энн Эверест- любила Уинстона безусловно.
Когда леди Рэндольф Черчилль из-за старости и бесполезности Энн Эверест, просто уволит ее на улицу, по обычаю тех времен, Уинстон, в ярости на мать (явление в их отношениях крайне редкое) найдет няню Энн, оплатит ее жилье, питание, лечение, будет навещать и будет рядом в ее последний час.
Трудно сказать, у кого было больше любовников, у матери Черчилля, леди Рэндольф или матери Клементины, леди Бланш Хозье, но сходство их характеров и стиля жизни несомненно. Так что, и Клементина, и Уинстон были товарищами по несчастью.
Англия стремительно менялась. В 1901-м умерла Виктория, королева -вдова, королева-затворница, с которой несколько десятилетий вдовствовала и Англия. Словно предчувствуя самую страшную войну в своей истории и недалекий конец великой своей империи, Британия сбросила с себя викторианский перманентный траур и пуританство, и началась Англия совершенно иная: эдвардианская, предвоенная, декадентская, когда королем стал знающий толк в вине и парижских канканах женолюб и жизнелюб король Берти, обаятельный старший сын королевы Виктории…
Это был яркий золотой закат старой Европы, подводящий итог под всеми предыдущими столетиями, и вступающей в век ХХ —век, впервые в человеческой истории превысивший лошадиную скорость, век прорыва в небо, время изумительных открытий науки и новой, беспрецедентной степени расчеловечивания!
Между тем, наш герой — спешно вылезающий из ванны 33-летний Уинстон Черчилль, уже был не только секретарем правительства по делам колоний, но и автором шести бестселлеров. Он успел повоевать против повстанцев Хосе Марти на Кубе (где и навсегда пристрастился к сигарам!), против восставших пуштунов Азии, служил офицером в Индии, чудесным образом бежал из бурского плена в Африке и вернулся героем англо-бурской войны.
Это в Индии, в Бангалоре, уже офицером, спасаясь от слепящего апрельского жара в полутьме колониальной библиотеки, он начнет упорно и систематически читать, восполняя все пробелы своего гуманитарного образования. И обнаружит в себе писательский талант. Черчилль станет не только самым высокооплачиваемым военным корреспондентом Британской империи, но и самым многообещающим либеральным политиком Англии.
Да, это станет еще одной сенсацией. Молодой Уинстон, решив, что по взглядам больше не совпадает с консерваторами, (а ведь к этой партии принадлежал его отец), прямо во время парламентских дебатов, демонстративно поднимется и, на глазах затаивших дыхание депутатов (происходило неслыханное!), решительно прошагает расстояние до скамей либералов, и невозмутимо усядется там, рядом с Асквитом, вызвав шквал восторга одних и —проклятий других.
После этого двери лучших домов Лондона (естественно, консервативных!) закроются перед ним.
В 1904-м, как раз после это парламентского демарша, они уже однажды мимолетно встречались с Клементиной на балу лорда и леди Крю (конечно, либералов!), их представила друг другу мать Уинстона. Но Уинстон не произвел на нее никакого впечатления хотя бы тем, что не мог вымолвить ни слова, и даже не догадался пригласить ее на следующий танец, что сделал бы в этой ситуации любой нормальный джентльмен.
…Кот вдруг встрепенулся, спрыгнул с колен Клементины и, отчаянно мяуча, подошел к пустому креслу, где обычно сидел Уинстон…
Огонь взметнулся в камине неожиданно яркими сполохами.
Вечер удивительных открытий
…Стул рядом с Клементиной за столом леди Сент Хелиер оставался пустым и после того, как подали первое блюдо.
Хозяйка заметно нервничала: за столом сидело 13 персон!
И тут, с шумными извинениями, влетел Уинстон. Занял свое место рядом с Клементиной. И больше не перекинулся ни с кем даже даже словом, и даже не взглянул ни на кого весь вечер.
За этот вечер он переживет много удивительных открытий. Он впервые встретил девушку-аристократку, которая сама зарабатывала на жизнь. Она не стала, как обычно, скрывать, что очень устала после уроков.
Его изумило, что она точно определила, какого именно ингредиента — мускатного ореха— не хватало сложному французскому соусу, поданному за столом (говоря об этом они как-то незаметно перешли на французский, которым Уинстон владел хорошо, но она владела в совершенстве).
Его крайне изумило, что она тоже читает политические статьи в «Таймс» и хорошо понимает специфику текущих политических проблем, одинаково прекрасно при этом разбираясь в видах гребешков, которые водятся на нормандских отмелях, в русском балете, а также в живописи Тернера и Сикерта.
А потом он и сам не заметил, как рассказал совершенно не то, что обычно рассказывал (о своем героическом африканском плене, с убийственным юмором, конечно!), когда хотел произвести на кого-то впечатление. О том, что всю жизнь безуспешно старался завоевать одобрение отца. И даже теперь, уже после его смерти, чувствует себя судимым им, и взвешенным, и найденным очень легким. Расскажет и о потерянных часах. Он учился в Сандхерсте, когда отец подарил ему часы. А он, вечный недотепа, уронил их в реку. Правда, чтобы их найти, безутешный, он мобилизует 23 своих своих однокашников, заплатит им, и они перегородят реку: река изменит русло, дно обнажится и драгоценный подарок любимого отца будет найден, но ведь уронил, недаром отец называл его тупицей!
А еще она, после десерта, приятным полушепотом нарисовала неимоверно точные и остроумные психологические портреты общих знакомых. Уинстон был в таком восторге, что, под всеобщее веселье и многозначительные взгляды, вместо того, чтобы присоединиться к мужчинам в курительной, пошел за Клементиной в дамскую гостиную.
Она знала о знатности его семьи и о том, что родовым его гнездом был самый великолепный дворец Англии, хотя отец его титул герцога Мальборо не носил, но почему-то чувствовала в нем товарища по несчастью и тоже аутсайдера.
От этой встречи осталось только одно разочарование. Он пообещал прислать ей свою книгу о Рэндольфе. И не пришлет.
Она подумает: забыл — о об обещании, и о ней. Ей на следующий же день очень захочется увидеться и говорить с ним опять, с этим героическим писателем и политиком, некрасивым, рыжим Уинстоном Черчиллем: в нем было что-то от большого, ранимого ребенка, которого ей необъяснимо хотелось защитить…
Вскоре в дверь их дома на Аббингдон виллас постучал слуга леди Рэндольф Черчилль: Клементина с матерью приглашались провести выходной в Солсбери-холле, загородном поместье матери Уинстона Черчилля. Значение такого приглашения было ясно.
Но, ах, на беду они должны были именно в этот выходной уезжать в Германию. Нужно было забрать из туберкулезного санаториума сестру Нелли, которая, кстати, очень удачно и полностью там излечилась! А потом в планах было провести лето на флорентийской вилле бабушки.
Отчаяние Клементины не поддавалось описанию.
Однако все-таки хотя бы на день поехать в Солсбери-холл она мать уговорила. Уинстон, конечно же, был там.
День удался!
Писать Уинстону Клемми начала уже в поезде и почти ничего не запомнила из той поездки в Европу — все ее мысли были в Англии!
Другая…
Между тем, Уинстону предстояло разрешить одну весьма сложную задачу. Он находился в довольно близкой дружбе (оба отрицали более близкие отношения) с дочерью Премьер-министра Асквита, Вайолет Асквит. Красивая, выросшая в роскоши, волевая интеллектуалка, с изысканным вкусом, одержимая политикой, в которой прекрасно разбиралась, она, казалось, была бы для Уинстона идеальной женой. Но так не считал сам Уинстон.
Для Черчилля дело осложнялось тем, что 1) Вайолет была дочерью непосредственного начальника Уинстона, Премьер-министра 2) питала к нему довольно сильную привязанность, которую не скрывала 3) была натурой страстной, импульсивной и склонной к ревности и истерическому поведению.
Клементина ни о чем не подозревала.
Пожар
За время ее отсутствия Черчилль совершил значительный прорыв в политику: выиграл место депутата от округа Данди (он будет избираться в этом округе еще 12 лет!). По приезду из Европы Клементина почему-то не спешила встретиться с Уинстоном. То ли боялась разочароваться, то ли разбиралась в себе. Больше всего она боялась еще одной ошибки и еще одного разочарования.
Не спешил встретиться с ней и он. В какой-то момент ей стало казаться, что она просто себе все это вообразила.
Однако, она получила опять приглашение от матери Черчилля на 15 августа в Солсбери-холл. Она знала, что Уинстон, конечно же там будет. Но вскоре обстоятельства экстремального характера смешали все их планы!
Клементину, как только она вернулась, пригласили погостить в усадьбе родственников на острове Уайт, походить под парусом и поиграть в теннис, а Черчилль же 6 августа отправился к двоюродному брату Фредди Гесту в его поместье Берли-холл в Линкольшире.
На следующий день из возбужденных разговоров на теннисном корте, она узнала, что в замке Берли холл на рассвете случился ужасный пожар. Отбросила ракетку и в панике, с растрепавшимися волосами, бросилась на ближайшую почту в Кау. Мысль о том, что что-то могло случиться с Уинстоном, заставила ее трястись от нервного озноба.
Жадно схватила с опозданием доставленную на остров «Таймс». Прочитала «Страшный пожар в Берли. Дотла сгорело целое крыло. Жертв нет», и в изнеможении откинулась в теннисном шезлонге. Намного придя в себя, она осознала, что ей трудно без него жить…
Паучок
Уинстон получил телеграмму. И немедленно захотел увидеть Клементину. Он написал ей, что до 15 августа еще далеко, и чтобы она приезжала еще до этого в родовое гнездо Черчиллей —Мальборо, дворец Бленэм. Он будет очень ждать. Его мать тоже ее приглашает. Она сразу поняла значение этого приглашения в Бленэм.
Это место имело для Уинстона особенное значение. Все это неспроста. Черчилль увидел свет в одной из комнат этого дворца. Неподалеку был похоронен его отец. Хозяином Бленэма был двоюродный брат и лучший друг Уинстона Санни Мальборо.
Но что она будет делать в таком палаццо без целого поезда гардероба, как подобает для женщин их круга, и без единой горничной?! И все же она приехала, прямо с острова Уайт. Черчилль встретил ее на станции. Она знала о великолепии Бленема, но увидев его, все равно была потрясена. Бленем показался ей гигантским классическим надгробием. Это был совершенно не тот эффект, который планировал Черчилль. Впрочем, он совершенно не понял бы всех этих чувств (у него иногда полностью отключалась эмпатия): для него это был просто дом, обычный дом детства.
На следующий день Клементина была на грани того, чтобы повернуться и уехать! Вечером они договорились с Уинстоном после завтрака погулять в розовом саду, и она, точно в назначенный час уже сидела за завтраком в величественной, расписанной великолепными фресками столовой, ежась от укоризненных (как ей казалось) взглядов достопочтенных гигантов со стен, но Уинстон к завтраку так и не спустился. Все были за столом, а она готова была провалиться сквозь этот мраморный пол: где Уинстон?!
Она еще не знала, что Черчилль был совой — ложился под утро и вставал в полдень.
Губы у нее дрожали.
Тогда Санни поднялся в спальню к Уинстону и приказал ему немедленно одеваться, иначе он потеряет Клементину навсегда. И, вернувшись в столовую, предложил Клементине покататься по поместью в его кабриолете, чтобы загладить неловкость. Когда они возвращались с прогулки, Уинстон уже ждал их у резных ворот, нетерпеливо вышагивая.
…Клементина улыбалась, вспоминая.
…Был полдень. Они шли по желтому гравию. Гравий жалобно хрустел. Пошел дождь. Они зашли в беседку Дианы. Там пахло дождем и миртом. Ее совершенный греческий профиль и изысканное в простоте кроя платье прекрасно вписывались в классическую архитектуру портика. Она понимала, что Уинстон пригласил ее в Бленхейм, чтобы родовое гнездо Мальборо очаровало ее, если не сумеет это сделать его лысеющая рыжая голова. О, глупец.
Он и не сознавал, что сильно рисковал спугнуть ее чрезмерным этим великолепием. Привычный для него антураж Блеэнема подавлял Клементину, уничижал ее, ей хотелось поскорее оттуда уехать.
И он больше всего опасался сказать что-нибудь лишнее или бестактное. Не зная, как начать, он молчал —он, один из самых красноречивых депутатов британского парламента!…Шумел летний дождь. Тихо и уютно вдали рокотал гром. Гудели осы.
Клементина потом сто раз рассказывала дочерям про этого паука на полу беседки, и про ее то, что она загадала: если паучок доползет до трещинки между плитами в полу, а Уинстон все не сделает предложения, значит не сделает его никогда.
Паучок дополз вовремя.
Чего она не говорила детям, так это, что даже если бы паук дополз, а Уинстон молчал и молчал, она никогда так просто не отпустила бы его из своей жизни. Никогда. Сама она не обладала ни музыкальными, ни литературными талантами, но безошибочно отличала хорошую литературу и музыку от плохой. Ее шестое чувство не подвело ее и здесь: это необыкновенный человек.
Она сказала ему да. Она выйдет за него, но попросила держать все пока в тайне. На всякий случай. Он согласился.
Но как только увидел Санни у входа, замахал руками и завопил в экстазе: «Санни, мы женимся, мы женимся!»
Побег
В Солсбери холле официально объявили о помолвке. Свадьбу назначили через месяц, 12 сентября. Но нервную Клементину опять охватили сомнения. Она доверила их брату, Биллу. Он ответил, что расторжение уже третьей помолвки сделает не только ее притчей во языцех всего Лондона, но и унизит столь публичного человека, как Черчилль. И что он, Билл, никогда не поймет подобного. И никто ей этого не простит. Это отрезвило мятущуюся невесту.
Но ненадолго.
Ночь перед свадьбой Клементина должна была провести в холодном классическом особняке леди Сент Хелиер на Портланд стрит. Бесшумные служанки забрали ее одежду, оставили лишь халат. Она проснулась рано, не очень пока понимая в первый момент, где находится. На вешалке сияло арктической белизной ее свадебное платье на фоне холодных, темно-зеленых стен. Полная тишина. Начинающая желтеть листва вяза за окном. И ей ужасно захотелось домой. Просто увидеть всех — маму, Нелли, Билла, попрощаться, позавтракать вместе.
Вошла служанка. Клементина уговорила ее одолжить ей свою одежду: ей обязательно нужно поехать домой, она забыла там что-то важное! Сочувственная служанка (которая была одного с Клементиной размера), сбегала за своим воскресным платьем. И через несколько минут Клементина уже ехала в омнибусе домой, на Аббингдон-виллас. «Мисс, не следует ли вам ехать в другую сторону?» — спросил узнавший ее по фотографиям в газете кондуктор.
Домашние встретили ее криками удивления и радости.
Она позавтракала дома и вернулась на Портланд стрит, где леди Сент Хелиер не успела заметить ее отсутствия.
В это время у ее будущего мужа тоже были сомнения: «Честно ли это — просить столь прелестное создание выйти за такого амбициозного человека, как я?» И еще. Он находился в Шотландии, где затворницей переживала его потерю Вайолет Асквит. Он пытался уговорить ее не расстраиваться слишком. Они останутся друзьями. И оставим на его совести все остальное, что он мог ей сказать. Отец Вайолет, премьер -министр Асквит назовет брак Черчилля катастрофой. Его дочь напишет письмо «свадебной подруге» Клементины Венетии Стэнли, что Клементина «глупа, как сова», что у нее никогда не хватит характера направлять такой характер, как у Уинстона, что «она будет не более, чем предметом обстановки», и что «наконец, ей не придется мастерить собственную одежду». Ее собственная бабушла запишет в дневнике в день ее свадьбы, что тихая Клементина «будет следовать за мужем и мало говорить». Жизнь рассудила иначе.
Свадьба их в цекви святой Маргариты в Вестминстере стала основным событием лондонского светского года в 1908-м. Первую свадебную ночь они провели в Бленэме, который Черчилль хотел теперь сделать их общей памятью. Потом — Италия, Австрия…
Как раз перед их возвращением из Европы газеты были полны тревожными заголовками: в Шотландии пошла на прогулку по вершинам откосов и не вернулась ночью Вайолет Асквит. Вся округа вышла на ее поиски. Тревожные факелы в ночи, крики «Вайолет!» округлым шотландским акцентом. На второй день ее нашли. Она говорила, что упала с откоса, ударилась и забыла дорогу домой. Поговаривали, что она либо хотела отвлечь внимание газет от возвращения Уинстона, либо собиралась покончить с собой, но передумала.
После свадьбы музей мадам Тюссо закажет первую восковую фигуру Черчилля. Всего их выполнят семь за его жизнь.
Клементина и Уинстон Черчилль проживут вместе 57 лет.
…Занимался морозный рассвет.
Клементина провела свою последнюю ночь в Чатвелле.
Эпоха окончена: Уинстона больше нет.
Понравилась статья? Поделитесь с друзьями на Facebook:
